Помню, в прошлом году сайт realt.by сделал со мной интервью о родном районе — Ангарской. Хотя самые первые годы я провел в Серебрянке, становление личности и молодость прошли в границах массива «Ангарская-4». Родная 173-я школа, дворовые друзья, первая сигаретка и бутылка пива, вот это вот все. Журналист все пыталась выцепить из меня что-то про романтику дворов и «выживание на районе», но я держался как на допросе — нет ничего хорошего в том, чтобы вырасти в спальном гетто. При любом удобном случае из гетто надо сбегать, оно засасывает.
У меня были особые отношения с районом. Я носил длинные волосы, репетировал с металлической группой, но, проживая в мутном доме и учась в не менее мутной школе, был знаком с половиной гопников. Мы практически не пересекались: если и случались какие-то конфликты, то только с залетными дебилами. Что и говорить, единственная серьезная драка, в которой я поучаствовал, произошла на 9 мая в районе «Минска-Восточного», но никак не Ангарской.
Я даже немного гордился тем, что живу в самом плохом районе города. Ну, знаете, когда тебе 20 лет и ты в компании рассказываешь о себе, и мимоходом так говоришь: «Я ваще с Ангарской». Это, надо сказать, добавляло определенный политический вес в глазах собеседников. Этот человек с Ангарской, он с длинными волосами, и как-то там выживает!
На самом деле никто «не выживал». Никто не бегал по району с дрынами, кастетами и расчесанными кулаками. Лицо Ангарской в 90-х формировали наркоманы, малолетки — дети заводских рабочих, их старшие братья — матерые гопники, через одного подсевшие на стакан, и сами рабочие, еще 10-20 лет назад жившие в деревнях на месте будущего района. Коктейль, конечно, тот еще, но система саморегулировалась: наркоманы уходили в землю, а гопники рихтовали друг друга.
Несмотря на такое неприглядное лицо, основное «тело» Ангарской составляли обычные люди, волею судеб поселившиеся в этом отдаленном массиве города. Ну, самые обыкновенные, как в вашем доме. Мы, обычные люди, ходили в школы, бегали за молоком через дорогу и ездили на рынок за картошкой, брали книги в библиотеке, смотрели видеофильмы, играли в приставку с друзьями и гоняли в футбол.
Тем не менее, над нами всегда довлело вот это «ангарское». Его было ни вытравить, ни заменить ничем! Особая лексика, вовлеченность в «дела района», раннее формирование плохих привычек… а любой праздник — «бычий кайф», то есть водка. Плохой район иллюстрирует «теорию разбитых окон», только в данном случае засирается не общественное пространство, а души людей, его населяющих. Если Вася пускает по вене «хмурого», то вероятность подсесть на иглу у тебя повыше, чем у парня, с Васей незнакомым.
Я на 100% уверен, что Ангарская убила далеко не одну личность. Что там всегда жили люди, попавшие в порочный круг дурных знакомств, и не смогшие вырваться из плена пролетарских иллюзий о том, «как надо жить».
Так о какой дворовой романтике может идти речь? О чем скучать? Все без исключения друзья разъехались — кто в другие районы, кто на тот свет. Остался родительский дом, но родительский дом для меня не равно район. Это только квартира в панельном доме, где все привычно и тепло.
Первое, о чем должен заботиться житель спального гетто, это покинуть спальное гетто. Оно засасывает и формирует ограниченное мировоззрение — будто даже за пределами района люди живут как в районе. Гетто закрывает дороги к образованию, саморазвитию и личному счастью. В гетто резко ограничены альтернативы, пути жизни в нем исповедимы: учеба — плохая работа — алкоголизм.
Для меня Ангарская кончилась как романтика только сейчас. Только к этому возрасту я понял, что мои теплые чувства к дворовой юности, наконец, остыли, и есть возможность на все взглянуть трезвыми глазами.
Я очень ценю друзей, которых дал мне район. Я ценю все то хорошее, что дали мне годы жизни на Ангарской, но на этом все.
Впрочем, и Ангарская уже не та.
Фото на иллюстрации: Realt.by